|
FET |
|
Чудная
картина, Как ты мне родна: Белая равнина, Полная луна. Свет небес высоких, И блестящий снег, И саней далеких Одинокий бег. 1841 Сосна так темна, хоть и месяц Глядит между длинных ветвей. То клонит ко сну, то очнешься, То мельница, то соловей. То ветра немое лобзанье, То запах фиалки ночной, То блеск замороженной дали И вихри полночного вой. И сладко дремать мне — м грустно, Что сном я надежду гублю. Мой ангел, мой ангел далекий, Зачем я так сильно люблю? 1842 ГАДАНИЯ Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом, Я при свечах навела; В два ряда свет — и таинственным трепетом Чудно горят зеркала. Страшно припомнить душой оробелою: Там, за спиной, нет огня... Тяжкое что-то над шеею белою Плавает, давит меня! Ну как уставят гробами дубовыми Весь этот ряд между свеч! Ну как лохматый с глазами свинцовыми Выглянет вдруг из-за плеч! Ленты да радуги, ярче и жарче дня... Что ж? обернись, погляди!.. Суженый! золото, серебро!.. Чур меня, Чур меня — сгинь, пропади! 1842 Аvе Маriа — лампада тиха, В сердце готовы четыре стиха: Чистая дева, скорбящего мать, Душу проникла твоя благодать. Неба царица, не в блеске лучей, В тихом предстань сновидении ей! Аvе Маriа — лампада тиха, Я прошептал все четыре стиха. 1842 На заре ты ее не буди, На заре она сладко так спит; Утро дышит у ней на груди, Ярко пышет на ямках ланит. И подушка ее горяча, И горяч утомительный сон, И, чернеясь, бегут на плеча Косы лентой с обеих сторон. А вчера у окна ввечеру Долго-долго сидела она И следила по тучам игру, Что, скользя, затевала луна. И стараясь понять темноту Где свистал и урчал соловей; То на небе, то в звонком саду Билось слышнее у ней. И чем ярче играла луна. И чем громче свистал соловей, Всё бледней становилась она, Сердце билось больней и больней. Оттого-то на юной груди, На ланитах так утро горит. Не буди ж ты ее, не буди... На заре она сладко так спит! 1842 Я жду... Соловьиное эхо Несется с блестящей реки, Трава при луне в бриллиантах, На тмине горят светляки. Я жду... Темно-синее небо И в мелких и в крупных звездах, Я слышу биение сердца И трепет в руках и в ногах. Я жду... Вот повеяло с юга; Тепло мне стоять и идти; Звезда покатилась на запад... Прости, золотая, прости! 1842 Не отходи от меня, Друг мой, останься со мной! Не отходи от меня: Мне так отрадно с тобой... Ближе друг к другу, чем мы, — Ближе нельзя нам и быть; Чищее, живее, сильней Мы не умеем любить. Если же ты — предо мной, Грустно головку склоня, — Мне так отрадно с тобой: Не отходи от меня! 1842 Тихая, звездная ночь, Трепетно светит луна; Сладки уста красоты В тихую, звездную ночь. Друг мой! в сиянье ночном Как мне печаль превозмочь?.. Ты же светла, как любовь, В тихую, звездную ночь. Друг мой, я звезды люблю — И от печали не прочь... Ты же еще мне милей В тихую, звездную ночь. 1842 Как много, боже мой, за то б я отдал дней, Чтоб вечер северный прожить тихонько с нею И всё пересказать ей языком очей, Хоть на вечер один назвав ее своею, Чтоб на главе моей лилейная рука, Небрежно потонув, власы приподнимала, Чтоб от меня была забота далека, Чтоб счастью одному душа моя внимала, Чтобы в очах ее слезинка родилась — Та, над которой я так передумал много, — Чтобы душа моя на всё отозвалась — На всё, что было ей даровано от бога! 1842 Буря на небе вечернем, Моря сердитого шум — Буря на море и думы, Много мучилельных дум — Буря на море и думы, Хор возрастающих дум — Черная туча за тучей, Моря сердитого шум. 1842 Я долго стоял неподвижно, В далекие звезды вглядясь, — Меж теми звездами и мною Какая-то связь родилась. Я думал... не помню, что думал; Я слушал таинственный хор, И звезды тихонько дрожали, И звезды люблю я с тех пор... 1843 ДАЛЬ Облаком волнистым Прах встает вдали; Конный или пеший — Не видать в пыли! Вижу: кто-то скачет На лихом коне. Друг мой, друг далекий, Вспомни обо мне! 1843 Я пришел к тебе с приветом, Рассказать, что солнце встало, Что оно горячим светом По листам затрепетало; Рассказать, что лес проснулся, Весь проснулся, веткой каждой, Каждой птицей встрепенулся И весенней полон жаждой; Рассказать, что с той же страстью, Как вчера, пришел я снова, Что душа все так же счастью И тебе служить готова; Рассказать, что отовсюду На меня весельем веет, Что не знаю сам, что буду Петь, — но только песня зреет. 1843 Ночь. Не слышно городского шума. В небесах звезда — и от нее, Будто искра, заронилась дума Тайно в сердце грустное мое. И светла, прозрачна дума эта, Будто милых взоров меткий взгляд; Глубь души полна родного света, И давнишней гостье опыт рад. Тихо все, покойно, как и прежде; Но рукой незримой снят покров Темной грусти. Вере и надежде Грудь раскрыла, может быть, любовь? Что ж такое? Близкая утрата? Или радость? — Нет, не объяснишь, — Но оно так пламенно, так свято, Что за жизнь творца благодаришь. 1843 Уж верба вся пушистая Раскинулась кругом; Опять весна душистая Повеяла крылом. Станицей тучки носятся, Тепло озарены, И в душу мощно просятся Блистательные сны. Везде разнообразною Картиной занят взгляд, Шумит толпою праздною Народ, чему-то рад... Дитя тысячеглавое, Не знает он, что в нем Приветно-величавое Зажглось святым огнем; Что жизни тайной жаждою Невольно жизнь полна; Что над душою каждою Проносится весна. 1844 Как мошки зарею, Крылатые звуки толпятся; С любимой мечтою Не хочется сердцу расстаться. Но цвет вдохновенья Печален средь будничных терний; Былое стремление Далеко, как выстрел вечерний. Но память былого Все крадется в сердце тревожно... О, если б без слова Сказаться душой было можно! 1844 Недвижные очи, безумные очи, Зачем вы средь дня и в часы полуночи Так жадно вперяетесь в даль! Ужели вы в том потонули минувшем, Давно и мгновенно пред вами мелькнувшем, Которого сердцу так жаль? Не высмотреть вам, чего нет и что было, Что сердце, тоскуя, в себе схоронило На самое темное дно; Не вам допросить у случайности жадной, Куда она скрыла рукой беспощадной, Что было так щедро дано! 1846 Сядь у моря — жди погоды. Отчего ж не ждать? Будто воды, наши годы Станут прибывать. Поразвеет пыл горячий, Проминет беда, И под камень под лежачий Потечет вода. И отступится кручина, Что свекровь стара; Накидает мне пучина Всякого добра. Будто воды, наши годы Станут прибывать. Сядь у моря, жди погоды! Отчего ж не ждать? 1847 Эх, шутка-молодость! Как новый, ранний снег Всегда и чист и свеж! Царица тайных нег, Луна зеркальная над древнею Москвою Одну выводит ночь блестящей за другою. Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?.. На сердце жар любви, и трепет, и печаль!.. Бегу! Далекие, как бы в вознагражденье, Шлют звезды в инее свое изображенье. В сиянье полночи безмолвен сон Кремля. Под быстрою стопой промерзлая земля Звучит, и по крутой, хотя недавней, стуже Доходит бой часов преывистей и туже. Бегу!.. Там нежная и трепетная та Несет на поцелуй дрожащие уста, Чье имя, близ меня помянуто без цели, Не даст мне до зари заьыться на постели; Чей шорох медленный уж издали меня Кидает в полымя мгновенно из огня И яей глубокий взор, блистающий вниманьем, Исполнил жизнь мою безумством и страданьем. 1847 Какая холодная осень! Надени свою шаль и капот; Смотри: из-за дремлющих сосен Как будто пожар восстает. Сияние северной ночи Я помню всегда близ тебя, И свеят фосфорные очи, Да только не греют меня. 1847 Еще весна, — как будто неземной Какой-то дух ночным владеет садом. Иду я молча, — медленно и рядом Мой темный профиль движется со мной. Полуодевшиь, ветви предают Лазурь небес, туман подернул траву, А я иду — и рад святому праву Ходить — иду, и соловьи поют. Несбыточное грезится опять, Несбыточное в нашем бедном мире, И грудь вздыхает радостней и шире, И вновь кого-то хочется обнять. А будет время: снова искупить Весна природу будет торопиться; Но это сердце перестанет биться И ничего не будет уж любить. 1847 Помедли... люди спять; медлительной царицей Луна двурогая обходит небеса; Асе медлит разойтись с серебряной зарницей: И ветр, и облака, и горы, и леса. Я не пойду туда, где камень вероломный, Скользя из-под пяты с отвесных берегов, Летит на хрящ морской; где в море вал огромный Придет и убежит в объятия валов. Там вечный шум, там нет неясного сознанья Какой-то святости звездолюбивых дум И тихой радости немного созерцанья. Я не пойду туда: там моря вечный шум. 1847 Что за вечер! А ручей Так и рвется. Как зарей-то соловей Раздается! Месяц светом с высоты Обдал нивы, А в овраге блеск воды, Тень да ивы. Знать, давно в плотине течь: Доски гнилы, — А нельзя здесь не прилечь На перилы. Так-то все весной живет! В роще, в поле Все трепещет и поет Поневоле. Мы замолкнем, что в кустах Хоры эти, — Придут с песнью на устах Наши дети; А не дети, так пройдут С песнью внуки: К ним с весною низойдут Те же звуки. 1847 Ночь светла, мороз сияет, Выходи — снежок хрустит; Пристяжная озябает И на месте не стоит. Сядем, полость застегну я, — Ночь светла и ровен путь. Ты ни слова, — замолчу я, И — пошел куда ни будь! 1847 Ты говоришь мне: прости! Я говорю: до свиданья! Ты говоришь: не грусти! Я замышляю признанья. Дивный был вечер вчера! Долго он будет в помине; Всем, — только нам не пора; Пламя бледнеет в камине. Что же, — к чему этот взгляд? Где ж мой язвительный холод? Грусти твоей ли я рад? Знать, я надменен и молод? Что ж ты вздохнула? Цвести — Цель вековая созданья; Ты говоришь мне: прости! Я говорю: до свиданья! 1847 Ветер злой, ветр крутой в поле Заливается. А сугроб на степной воле Завивается. При луне на версте мороз — Огонечками. Про живых ветер весть пронес С позвоночками. Под дубовым крестом свистит, Раздувается. Серый заяц степной хрустит, Не пугается. 1847 Летний вечер тих и ясен; Посмотри, как дремлют ивы, Запад неба бледно-красен, И реки блестят извивы. От вершин скользя к вершинам, Beтp ползет лесною высью, Слышишь ржанье по долинам? То табун несется рысью. Да оставь окно в покое, Подожди еще немножко — Я не знаю что такое, — Полетел бы из окошка! 1847 Свеж и душист твой роскошный венок, Всех в нем цветов благовония слышны, Кудри твои так обильны и пышны, Свеж и душист твой роскошный венок. Свеж и душист твой роскошный венок, Ясного взора губительна сила, — Нет, я не верю, чтоб ты не любила: Свеж и душист твой роскошный венок. Свеж и душист твой роскошный венок, Счастию сердце легко предается: Мне близ тебя хорошо и поется. Свеж и душист твой роскошный венок. 1847 ВЕСЕННИЕ МЫСЛИ Снова птицы летят издалека К берегам, расторгающим лед, Солнце теплое ходит высоко И душистого ландыша ждет. Снова сердца слышнее биенья, И опять так хотелось бы жить... За такие, о друг мой, мгновенья Как нам жизни за жизнь не любить? Но сойдемся ли снова так близко Средь природы разнеженной мы, Как видало ходившее низко Нас холодное солнце зимы? 1848 Шепот, робкое дыханье, Трели соловья, Серебро и колыханье Сонного ручья, Свет ночной, ночные тени, Тени без конца, Ряд волшебных изменений Милого лица, В дымных тучках пурпур розы, Отблеск янтаря, И лобзания, и слезы, И заря, заря!. 1850 Напрасно! Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу, И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно; Тебе улыбаюсь, а внутренно горько я плачу, Напрасно. Разлука! Душа человека какие выносит мученья! А часто на них намекнуть лишь достаточно звука. Стою как безумный, еще не постиг выраженья: Разлука. Свиданье! Разбей этот кубок: в нем капля надежды таится. Она-то продлит и она-то усилит страданье, И в жизни туманной все будет обманчиво сниться Свиданье. Не нами Бессилье изведано слов к выраженью желаний. Безмолвные муки сказалися людям веками, Но очередь наша, и кончится ряд испытаний Не нами. Но больно, Что жребии жизни святым побужденьям враждебны; В груди человека до них бы добраться довольно... Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны, — Но больно. 1852 Какие-то носятся звуки И льнут к моему изголовью. Полны они гордой разлуки, Дрожат небывалой любовью... Ведь годы ж прошли? И тогда-то Душа не изведала страсти... Что ж сердце болезненно сжато Влияньем неведомой власти? Казалось бы, что ж? Отзвучала Последняя нежная ласка, По улице пыль пробежала, Почтовая скрылась коляска... И только... Но песня разлуки С несбыточной шутит любовью, И носятся светлые звуки, И льнут к моему изголовью... 1853 Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать? Ведь снова не пойму я ни одной страницы — И яркий белый свет начнет в глазах мелькать, И ложных призраков заблещут вереницы. За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой? Ужели помысел мне должен быть укором, Что так язвительно призрак твой И смотрит на меня таким тяжелым взором? 1854 Какое счастие: и ночь, и мы одни! Река — как зеркало и вся блестит звездами; А там-то... голову закинь-ка да взгляни: Какая глубина и чистота над нами! О, называй меня безумным! Назови Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею И в сердце чувствую такой прилив любви, Что не могу молчать, не стану, не умею! Я болен, я влюблен; но, мучась и любя, — О слушай! о пойми! — я страсти не скрываю, И я хочу сказать, что я люблю тебя — Тебя, одну тебя люблю я и желаю! 1854 Не спрашивай, над чем задумываюсь я: Мне сознаваться в том и тягостно и больно; Мечтой безумною полна душа моя И в глубь минувших лет уносится невольно. Сиянье прелести тогда в свой круг влекло: Взглянул — и пылкое навстречу сердце рвется! Так голубь, бурею застигнутый, в стекло, Как очарованный, крылом лазурным бьется. А ныне пред лицом сияющей красы Нет этой слепоты и страсти безответной, Но сердце глупое, как ветхие часы, Коли забьет порой, так все свой час заветный. Я помню, отроком я был еще; пора Была туманная, сирень в слезах дрожала; В тот день лежала мать больна, и со двора Подруга игp моих надолго уезжала. Не мчались ласточки, звеня, перед окном, И мошек не толклись блестящих вереницы, Сидели голуби, нахохлившись, рядком, И в липник прятались умолкнувшие птицы. А над колодезем, на вздернутом шесте, Где старая бадья болталась, как подвеска, Закаркал ворон вдруг, чернея в высоте, — Закаркал как-то зло, отрывисто и резко. Тот плач давно умолк, — кругом и смех и шум; Но сердце вечно, знать, пугаться не отвыкнет; Гляжу в твои глаза, люблю их нежный ум... И трепещу — вот-вот зловещий ворон крикнет. 1854 ПЕРВЫЙ ЛАНДЫШ О первый ландыш! Из-под снега Ты просишь солнечных лучей; Какая девственная нега В душистой чистоте твоей! Как первый луч весенний ярок! Какие в нем нисходят сны! Как ты пленителен, подарок Воспламеняющей весны! Так дева в первый раз вздыхает — О чем не ведая еще, И в первый раз благоухает Ее блестящее плечо. 1854 Что за ночь! Прозрачный воздух скован; Над рекой клубится аромат. О, теперь я счастлив, я взволнован, О, теперь я высказаться рад! Помнишь час последнего свиданья! Безотраден сумрак ночи был; Ты ждала, ты жаждала признанья — Я молчал: тебя я не любил. Холодела кровь, и сердце ныло: Так тяжка была твоя печаль; Горько мне за нас обоих было, И сказать мне правду было жаль. Но теперь, когда дрожу, и млею, И, как раб, твой каждый взор ловлю, Я не лгу, назвав тебя своею И клянясь, что я тебя люблю! 1854 На пажитях немых люблю в мороз трескучий При свете солнечном я солнца блеск колючий, Леса под шапками иль в инее седом Да речку звонкую под темно-синим льдом. Как любят находить задумчивые взоры Завеянные рвы, навеянные горы, Былинки сонные среди нагих полей, Где холм причудливый, как некий мавзолей, Изваян полночью, — иль тучи вихрей дальных На белых берегах и полыньях зеркальных. 1855 МАЙСКАЯ НОЧЬ Какая ночь! На всем какая нега! Благодарю, родной полночный край! Из царства льдов, из царства вьюг и снега Как свеж и чист твой вылетает май! Какая ночь! Все звезды до единой Тепло и кротко в душу смотрят вновь, И в воздухе за песнью соловьиной Разносится тревога и любовь. Березы ждут. Их лист полупрозрачный Застенчиво манит и тешит взор. Они дрожат. Так деве новобрачной И радостен и чужд ее убор. Нет, никогда нежней и бестелесней Твой лик, о ночь, не мог меня томить! Опять к тебе иду с невольной песней, Невольной — и последней, может быть. 1857 В благословенный день, когда стремлюсь душою В блаженный мир любви, добра и красоты, Воспоминание выносит предо мною Нерукотворные черты. Пред тенью милою коленопреклоненный, В слезах молитвенных я сердцем оживу И вновь затрепещу, тобою просветленный, — Но все тебя не назову. И тайной сладостной душа моя мятется; Когда ж окончится земное бытие. Мне ангел кротости и грусти отзовется На имя нежное твое. 1857 Какая ночь! Как воздух чист, Как серебристый дремлет лист, Как тень черна прибрежных ив, Как безмятежно спит залив, Как не вздохнет нигде волна, Как тишиною грудь полна! Полночный свет, ты тот же день: Белей лишь блеск, чернее тень, Лишь тоньше запах сочных трав, Лишь ум светлей, мирнее нрав, Да вместо страсти хочет грудь Вот этим воздухом вздохнуть. (1857) Лесом мы шли по тропинке единственной В поздний и сумрачный час. Я посмотрел: запад с дрожью таинственной Гас. Что-то хотелось сказать на прощание, — Сердца не понял никто; Что же сказать про его обмирание? Что? Думы ли реют тревожно-несвязные, Плачет ли сердце в груди, — Скоро повысыплют звезды алмазные, Жди! 1858 Ярким солнцем в лесу пламенеет костёр, И, сжимаясь, трещит можжевельник; Точно пьяных гигантов столпившийся хор, Раскравневшись, шатается ельник. Я и думать забыл про холодную ночь, — До костей и до сердца прогрело; Что смущало, колеблясь, умчалося прочь, Будто искры в дыму, улетело. Пусть на зорьке, всё ниже спускаясь, дымок Над золою замрёт сиротливо; Долго-долго, до поздней поры огонёк Будет теплиться скупо, лениво. И лениво и скупо мерцающий день Ничего не укажет в тумане; У холодной золы изогнувшийся пень Прочернеет один на поляне. Но нахмурится ночь — разгорится костёр, И, виясь, затрещит можжевельник, И, как пьяных гигантов столпившийся хор, Покраснев, зашатается ельник. 1859 КОЛОКОЛЬЧИК Ночь нема, как дух бесплотный, Теплый воздух онемел; Но как будто мимолетный Колокольчик прозвенел. Тот ли это, что мешает Вдалеке лесному сну И, качаясь, набегает На ночную тишину? Или этот, чуть заметный В цветнике моем и днем, Узкодонный, разноцветный, На тычинке под окном? 1859 Молчали листья, звезды рдели — И в этот час С тобой на звезды мы глядели, Они — на нас. Когда все небо так глядится В живую грудь, Как в этой груди затаится Хоть что-нибудь? Все, что хранит и будит силу Во всем живом, Все, что уносится в могилу От всех тайком, Что чище звезд, пугливей ночи, Страшнее тьмы, Тогда, взглянув друг другу в очи, Сказали мы. 1859 Зреет рожь над жаркой нивой, И от нивы и до нивы Гонит ветер прихотливый Золотые переливы. Робко месяц смотрит в очи, Изумлен, что день не минул, Но широко в область ночи День объятия раскинул. Над безбрежной жатвой хлеба Меж заката и востока Лишь на миг смежает небо Огнедышащее око. 1860 Какая грусть! Конец аллеи Опять с утра исчез в пыли, Опять серебряные змеи Через сугробы поползли. На небе ни клочка лазури, В степи все гладко, все бело, Один лишь ворон против бури Крылами машет тяжело. И на душе не рассветает, В ней тот же холод, что кругом, Лениво дума засыпает Над умирающим трудом. А все надежда в сердце тлеет, Что, может быть, хоть невзначай, Опять душа помолодеет, Опять родной увидит край, Где бури пролетают мимо, Где дума страстная чиста, — И посвященным только зримо Цветет весна и красота. 1862 Чем тоске, и не знаю, помочь; Грудь прохлады свежительной ищет, Окна настежь, уснуть мне невмочь, А в саду над ручьем во всю ночь Соловей разливается-свищет. Стройный тополь стоит под окном, Листья в воздухе все онемели. Точно думы всё те же и в нем, Точно судит меня он с певцом, — Не проронит ни вздоха, ни трели. На заре только клонит ко сну, Но лишь яркий багрянец замечу — Разгорюсь — и опять не усну. Знать, в последний встречаю весну И тебя на земле уж не встречу. 1862 Скрип шагов вдоль улиц белых, Огоньки вдали; На стенах оледенелых Блещут хрустали. От ресниц нависнул в очи Серебристый пух, Тишина холодной ночи Занимает дух. Ветер спит, и все немеет, Только бы уснуть; Ясный воздух сам робеет На мороз дохнуть. 1863 Солнце нижет лучами в отвес, И дрожат испарений струи У окраины ярких небес; Распахни мне объятья твои, Густолистый, развесистый лес! Чтоб в лицо и в горячую грудь Хлынул вздох твой студеный волной, Чтоб и мне было сладко вздохнуть У корней мне к воде ключевой! Чтоб и я в этом мире исчез, Потонул в той душистой тени, Что раскинул твой пышный навес; Распахни мне объятья твои, Густолистый, развесистый лес! 1863 Не первый год у этих мест Я в час вечерний проезжаю, И каждый раз гляжу окрест, И над березами встречаю Все тот же золоченый крест. Среди зеленой густоты Карнизов обветшалых пятна, Внизу могилы и кресты, И мне — мне кажется понятно, Что шепчут куполу листы. Еще колеблясь и дыша Над дорогими мертвецами, Стремлюсь куда-то, вдаль спеша, Но встречу с тихими гробами Смиренно празднует душа. 1864 В тиши и мраке таинственной ночи Я вижу блеск приветный и милый, И в звездном хоре знакомые очи Горят в степи над забытой могилой. Трава поблекла, пустыня угрюма, И сон строптив одинокой гробницы, И только в небе, как вечная дума, Сверкают звезд золотые ресницы. И снится мне, что ты встала из гроба, Такой же, какой ты с земли отлетела, И снится, снится: мы молоды оба, И ты взглянула, как прежде глядела. (1864) Еще вчера, на солнце млея, Последним лес дрожал листом, И озимь, пышно зеленея, Лежала бархатны ковром. Глядя надменно, как бывало, На жертвы холода и сна, Себе ни в чем не изменяла Непобедимая сосна. Сегодня вдруг исчезло лето; Бело, безжизненно кругом, Земля и небо — все одето Каким-то тусклым серебром. Поля без стад, леса унылы, Ни скудных листьев, ни травы. Не узнаю растущей силы В алмазных призраках листвы. Как будто в сизом клубе дыма Из царства злаков волей фей Перенеслись непостижимо Мы в царство горных хрусталей. 1865 Томительно-призывно и напрасно Твой чистый луч передо мной горел; Немой восторг будил он самовластно, Но сумрака кругом не одолел. Пускай клянут, волнуяся и споря, Пусть говорят: то бред души больной; Но я иду по шаткой пене моря Отважною, нетонущей ногой. Я пронесу твой свет чрез жизнь земную; Он мой — и с ним двойное бытиё Вручила ты, и я — я торжествую Хотя на миг бессмертие твое. 1871 У ОКНА К окну приникнув головой, Я поджидал с тоскою нежной, Чтоб ты явилась — и с тобой Помчаться по равнине снежной. Но в блеск сокрылась ты лесов, Под листья яркие банана, За серебро пустынных мхов И пыль жемчужную фонтана. Я видел горный поворот, Где снег стопой твоей встревожен. Я рассмотрел хрустальный грот, Куда мне доступ невозможен. Вдруг ты вошла — я все узнал — Смех на устах, в глазах угроза. О, как все верно подсказал Мне на стекле узор мороза! 1871 В дымке-невидимке Выплыл месяц вешний, Цвет садовый дышит Яблоней, черешней. Так и льнет, целуя Тайно и нескромно. И тебе не грустно? И тебе не томно? Истерзался песней Соловей без розы. Плачет старый камень, В пруд роняя слезы. Уронила косы Голова невольно. И тебе не томно? И тебе не больно? 1873 СРЕДИ ЗВЕЗД Пусть мчитесь вы, как я, покорны мигу, Рабы, как я, мне прирожденных числ, Но лишь взгляну на огненную книгу, Не численный я в ней читаю смысл. В венцах, лучах, алмазах, как калифы, Излишние средь жалких нужд земных, Незыблемой мечты иероглифы, Вы говорите: "Вечность — мы, ты — миг. Нам нет числа. Напрасно мыслью жадной Ты думы вечной догоняешь тень; Мы здесь горим, чтоб в сумрак непроглядный К тебе просился беззакатный день. Вот почему, когда дышать так трудно, Тебе отрадно так поднять чело С лица земли, где все темно и скудно, К нам, в нашу глубь, где пышно и светло". 1876 Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, Как и сердца у нас за песнею твоей. Ты пела до зари, в слезах изнемогая, Что ты одна — любовь, что нет любви иной, И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, Тебя любить, обнять и плакать над тобой. И много лет прошло, томительных и скучных, И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь, И веет, как тогда, во вздохах этих звучных, Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь. Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой! 1877 ALTER EGO Как лилея глядится в нагорный ручей, Ты стояла над первою песней моей, И была ли при этом победа, и чья, — У ручья ль от цветка, у цветка ль от ручья? Ты душою младенческой все поняла, Что мне высказать тайная сила дала, И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить, Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить. Та трава, что вдали на могиле твоей, Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей, И я знаю, взглянувши на звезды порой, Что взирали на них мы как боги с тобой. У любви есть слова, те слова не умрут. Нас с тобой ожидает особенный суд; Он сумеет нас сразу в толпе различить, И мы вместе придем, нас нельзя разлучить! 1878 Ты отстрадала, я еще страдаю, Сомнением мне суждено дышать, И трепещу, и сердцем избегаю Искать того, чего нельзя понять. А был рассвет! Я помню, вспоминаю Язык любви, цветов, ночных лучей. — Как не цвести всевидящему маю При отблеске родном таких очей! Очей тех нет — и мне не страшны гробы, И, не судя ни тупости, ни злобы, Скорей, скорей в твое небытие! 1878 А. Л. БРЖЕСКОЙ Далекий друг, пойми мои рыданья, Ты мне прости болезненный мой крик. С тобой цветут в душе воспоминанья, И дорожить тобой я не отвык. Кто скажет нам, что жить мы не умели, Бездушные и праздные умы, Что в нас добро и нежность не горели И красоте не жертвовали мы? Где ж это все? Еще душа пылает, По-прежнему готова мир объять. Напрасный жар! Никто не отвечает, Воскреснут звуки — и замрут опять. Лишь ты одна! Высокое волненье Издалека мне голос твой принес. В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. — Прочь этот сон, — в нем слишком много слез! Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идет, и плачет, уходя. 1879 СЕНТЯБРЬСКАЯ РОЗА За вздохом утренним мороза, Румянец уст приотворя, Как странно улыбнулась роза В день быстролетный сентября! Перед порхающей синицей В давно безлиственных кустах Как дерзко выступать царицей С приветом вешним на устах. Расцвесть в надежде неуклонной — С холодной разлучась грядой, Прильнуть последней, опьяненной К груди хозяйки молодой! 1880 Это утро, радость эта, Эта мощь и дня и света, Этот синий свод, Этот крик и вереницы, Эти стаи, эти птицы, Этот говор вод, Эти ивы и березы, Эти капли — эти слезы, Этот пух — не лист, Эти горы, эти долы, Эти мошки, эти пчелы, Этот зык и свист, Эти зори без затменья, Этот вздох ночной селенья, Эта ночь без сна, Эта мгла и жар постели, Эта дробь и эти трели, Это всё — весна. 1881 Только в мире и есть, что тенистый Дремлющих клёнов шатёр. Только в мире и есть, что лучистый Детски задумчивый взор. Только в мире и есть, что душистый Милой головки убор. Только в мире и есть этот чистый, Влево бегущий пробор. 1883 г. Солнце садится, и ветер утихнул летучий, Нет и следа тех огнями пронизанных туч; Вот на окраине дрогнул живой и нежгучий, Всю эту степь озаривший и гаснущий луч. Солнца уж нет, нет и дня неустанных стремлений, Только закат будет долго чуть зримо гореть; О, если б небо судило без тяжких томлений Так же и мне, оглянувшись на жизнь, умереть! 1883 Учись у них — у дуба, у берёзы. Кругом зима. Жестокая пора! Напрасные на них застыли слёзы, И треснула, сжимаяся, кора. Всё злей метель и с каждою минутой Сердито рвёт последние листы, И за сердце хватает холод лютый; Они стоят, молчат; молчи и ты! Но верь весне. Её промчится гений, Опять теплом и жизнию дыша. Для ясных дней, для новых откровений Переболит скорбящая душа. 1883 СМЕРТИ Я в жизни обмирал и чувство это знаю, Где мукам всем конец и сладок томный хмель; Вот почему я вас без страха ожидаю, Ночь безрассветная и вечная постель! Пусть головы моей рука твоя коснется, И ты сотрешь меня со списка бытия, Но пред моим судом, покуда сердце бьется, Мы силы равные, и торжествую я. Еще ты каждый миг моей покорна воле, Ты тень у ног моих, безличный призрак ты; Покуда я дышу — ты мысль моя, не боле, Игрушка шаткая тоскующей мечты. 1884 Еще одно забывчивое слово, Еще один случайный полувздох — И тосковать я сердцем стану снова, И буду я опять у этих ног. Душа дрожит, готова вспыхнуть чище, Хотя давно уже угас весенний день И при луне на жизненном кладбище Страшна и ночь, и собственная тень. 1884 Кровию сердца пишу я к тебе эти строки, Видно, разлуки обоим несносны уроки, Видно, больному напрасно к свободе стремиться, Видно, к давно прожитому нельзя воротиться, Видно, во всем, что питало горячку недуга, Легче и слаще вблизи упрекать нам друг друга. 1884 Сад весь в цвету, Вечер в огне, Так освежительно-радостно мне! Вот я стою, Вот я иду, Словно таинственной речи я жду. Эта заря, Эта весна Так непостижна, зато так ясна! Счастья ли полн, Плачу ли я, Ты — благодатная тайна моя. 1884 Страницы милые опять персты раскрыли; Я снова умилен и трепетать готов, Чтоб ветер иль рука чужая не сронили Засохших, одному мне ведомых цветов. О, как ничтожно все! От жертвы жизни целой, От этих пылких жертв и подвигов святых — Лишь тайная тоска в душе осиротелой Да тени бледные у лепестков сухих. Но ими дорожит мое воспоминанье; Без них все прошлое — один жестокий бред, Без них — один укор, без них — одно терзанье, И нет прощенья, и примиренья нет! 1884 Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок, Пред скамьей ты чертила блестящий песок, Я мечтам золотым отдавался вполне, — Ничего ты на все не ответила мне. Я давно угадал, что мы сердцем родня, Что ты счастье свое отдала за меня, Я рвался, я твердил о не нашей вине, — Ничего ты на все не ответила мне. Я молил, повторял, что нельзя нам любить, Что минувшие дни мы должны позабыть, Что в грядущем цветут все права красоты, — Мне и тут ничего не ответила ты. С опочившей я глаз был не в силах отвесть, — Всю погасшую тайну хотел я прочесть. И лица твоего мне простили ль черты? — Ничего, ничего не ответила ты! 1885 Я тебе ничего не скажу, И тебя не встревожу ничуть, И о том, что я молча твержу, Не решусь ни за что намекнуть. Целый день спят ночные цветы, Но лишь солнце за рощу зайдет, Раскрываются тихо листы, И я слышу, как сердце цветет. И в больную, усталую грудь Веет влагой ночной... я дрожу, Я тебя не встревожу ничуть, Я тебе ничего не скажу. 1885 В ЛУННОМ СИЯНИИ Выдем с тобой побродить В лунном сиянии! Долго ли душу томить В темном молчании! Пруд, как блестящая сталь, Травы в рыдании, Мельница, речка и даль В лунном сиянии. Можно ль тужить и не жить Нам в обаянии? Выйдем тихонько бродить В лунном сиянии! 1885 Чем доле я живу, чем больше пережил, Чем повелительней стесняю сердца пыл, — Тем для меня ясней, что не было от века Слов, озаряющих светлее человека: Всеобщий наш отец, который в небесах, Да свято имя мы твое блюдем в сердцах, Да прийдет царствие твое, да будет воля Твоя, как в небесах, так и в земной юдоли. Пошли и ныне хлеб обычный от трудов, Прости нам долг, — и мы прощаем должников, И не введи ты нас, бессильных, в искушенье, И от лукавого избави самомненья. ( 1886) Долго снилось мне вопли рыданий твоих, — То был голос обиды, бессилия плач; Долго, долго мне снился тот радостный миг, Как тебя умолял я — несчастный палач. Проходили года, мы умели любить, Расцветала улыбка, грустила печаль; Проносились года, — и пришлось уходить: Уносило меня в неизвестную даль. Подала ты мне руку, спросила: "Идешь?" Чуть в глазах я заметил две капельки слез; Эти искры в глазах и холодную дрожь Я в бессонные ночи навек перенес. 1886 Нет, я не изменил. До старости глубокой Я тот же преданный, я раб твоей любви, И старый яд цепей, отрадный и жестокой, Еще горит в моей крови. Хоть память и твердит, что между нас могила, Хоть каждый день бреду томительно к другой, — Не в силах верить я, что ты меня забыла, Когда ты здесь, передо мной. Мелькнет ли красота иная на мгновенье, Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю; И нежности былой я слышу дуновенье, И, содрогаясь, я пою. 1887 Когда читала ты мучительные строки, Где сердца звучный пыл сиянье льет кругом И страсти роковой вздымаются потоки, — Не вспомнила ль о чем? Я верить не хочу! Когда в степи, как диво, В полночной темноте безвременно горя, Вдали перед тобой прозрачно и красиво Вставала вдруг заря, И в эту красоту невольно взор тянуло, В тот величавый блеск за темной весь предел, — Ужель ничто тебе в то время не шепнуло: Там человек сгорел! 1887 Что за звук в полумраке вечернем? Бог весть, — То кулик простонал или сыч. Расставанье в нем есть, и старанье в нем есть, И далекий неведомый клич. Точно грезы больные бессонных ночей В этом плачущем звуке слиты, — И не нужно речей, ни огней, ни очей — Мне дыхание скажет, где ты. 1887 Моего тот безумства желал, кто смежал Этой розы завои и блестки и росы; Моего тот безумства желал, кто свивал Это тяжким узлом набежавшие косы. Злая старость хотя бы всю радость взяла, А душа моя так же пред самым закатом Прилетел б со стоном сюда, как пчела, Охмелеть, упиваясь таким ароматом. И сознание счастья на сердце храня, Стану буйства я жизни живым отголоском. Этот мед благовонный — он мой, для меня, Пусть другим он останется топким лишь воском! 1887 Вот и летние дни убавляются, Где же лета лучи золотые? Только серые брови сдвигаются, Только зыблются кудри седые. Нынче утром, судьбиною горькою Истомленный, вздохнул я немножко: Рано-рано румяною зорькою На мгновенье зарделось окошко. Но опять это небо ненастное Безотрадно нависло над нами, — Знать, опять, мое солнышко красное, Залилось ты, вставая, слезами! 1887 Полуразрушенный, полужилец могилы, О таинствах любви зачем ты нам поешь? Зачем, куда тебя домчать не могут силы, Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь? — Томлюся и пою. Ты слушаешь и млеешь; В напевах старческих твой юный дух живет. Так в хоре молодом: Ах, слышишь, разумеешь! — Цыганка старая одна еще поет. 1888 Как трудно повторять живую красоту Твоих воздушных очертаний; Где силы у меня схватить их на лету Средь непрестанных колебаний? Когда из-под ресниц пушистых на меня Блеснут глаза с просветом ласки, Где кистью трепетной я наберу огня? Где я возьму небесной краски? В усердных поисках все кажется: вот-вот Приемлет тайна лик знакомый, — Но сердца бедного кончается полет Одной бессильною истомой. 1888 Устало все кругом: устал и цвет небес, И ветер, и река, и месяц, что родился, И ночь, и в зелени потусклой спящий лес, И желтой тот листок, что наконец свалился. Лепечет лишь фонтан средь дальней темноты, О жизни говоря незримой, но знакомой... О ночь осеняя, как всемогуща ты Отказом от борьбы и смертною истомой! 1889 ОБРОЧНИК Хоругвь священную подъяв своей десной, Иду — и тронулась за мной толпа живая, И потянулись все по просеке лесной, И я блажен и горд, святыню воспевая. Пою — и помыслам неведом детский страх: Пускай на пенье мне ответят воем звери, — С святыней над челом и песнью на устах, С трудом, но я дойду до вожделенной двери. 1889 Погляди мне в глаза хоть на миг, Не таись, будь душой откровенней: Чем яснее безумство в твоих, Тем блаженство мое несомненней. Не дано мне витийство: не мне Связных слов преднамеренный лепет! — А больного безумца вдвойне Выдают не реченья, а трепет. Не стыжусь заиканий своих: Что доступнее, то многоценней. Погляди мне в глаза хоть на миг, Не таись, будь душой откровенней. 1890 На кресло отвалясь, гляжу на потолок, Где, на задор воображенью, Над лампой тихою подвешенный кружок Вертится призрачною тенью. Зари осенней след в мерцанье этом есть: Над кровлей, кажется, и садом, Не в силах улететь и не решаясь сесть, Грачи кружатся темным стадом... Нет, то не крыльев шум, то кони у крыльца! Я слышу трепетные руки... Как бледность холодна прекрасного лица! Как шепот горестен разлуки!.. Молчу, потерянный, на дальний путь глядя Из-за темнеющего сада, — И кружится еще, приюта не найдя, Грачей встревоженное стадо. 1890 Еще люблю, еще томлюсь Перед всемирной красотою И ни за что не отрекусь От ласк, ниспосланных тобою. Покуда на груди земной Хотя с трудом дышать я буду, Весь трепет жизни молодой Мне будет внятен отовсюду. Покорны солнечным лучам, Так сходят корни в глубь могилы И там у смерти ищут силы Бежать навстречу вешним дням. 1890 Я не знаю, не скажу я, Оттого ли, что гляжу я На тебя, я все пою, И задорное веселье Ты, как легкое похмелье, Проливаешь в песнь мою, Иль — еще того чудесней — За моей дрожащей песней Тает дум невольных мгла, И за то ли, оттого ли До томления, до боли Ты приветливо светла? 1890 Завтра — я не различаю; Жизнь — запутанность и сложность! Но сегодня, умоляю, Не шепчи про осторожность! Где владеть собой, коль глазки Влагой светятся туманной, В час, когда уводят ласки В этот круг благоуханный? Размышлять не время, видно, Как в ушах и в сердце шумно; Рассуждать сегодня — стыдно, А безумствовать — разумно. 1891 Если б в сердце тебя я не грел, не ласкал, Ни за что б я тебе этих слов не сказал; Я боялся б тебя возмутить, оскорбить И последнюю искру в тебе погасить. Или воли не хватит смотреть и страдать? Я бы мог еще долго и долго молчать, — Но, начав говорить о другом, — я солгу, А глядеть на тебя я и лгать — не могу. 1891 Мы встретились вновь после долгой разлуки, Очнувшись от тяжкой зимы; Мы жали друг другу холодные руки И плакали, плакали мы. Но в крепких незримых оковах сумели Держать нас людские умы; Как часто в глаза мы друг другу глядели И плакали, плакали мы! Но вот засветилось над черною тучей И глянуло солнце из тьмы; Весна, — мы сидели под ивой плакучей И плакали, плакали мы! 1891 Всё, что волшебно так манило, Из-за чего весь век жилось, Со днями зимними остыло И непробудно улеглось. Нет ни надежд, ни сил для битвы — Лишь, посреди ничтожных смут, Как гордость дум, как храм молитвы, Страданья в прошлом восстают. 1892 Рассыпаяся смехом ребенка, Явно в душу мою влюблены, Пролетают прозрачно и звонко Надо мною блаженные сны. И мгновенной охвачен истомой, Снова молодость чую свою; Узнаю я и голос знакомый, И победный призыв узнаю. И когда этой песне внимаю, Окрыленный восторгом, не лгу, Что я все без речей понимаю И к чему призывает — могу! 1892 Она ему — образ мгновенный, Чарующий ликом своим, Он — помысл ее сокровенный; Да кто это знает, да кто это выскажет им? И словно велением рока, Их юные крылья несут... Так теплится счастье далеко, Так холоден ближний, родимый приют! Пред ним — сновидение рая, Всевластный над ней серафим; Сгорает их жизнь молодая... Да кто это знает, да кто это выскажет им? 1892 Тяжело в ночной тиши Выносить тоску души Пред безглавым домовым, Темным призраком немым, Как стихийная волна Над душой одна вольна. Но зато люблю я днем, Как замолкнет все кругом, Различать, раздумья полн, Тихий плеск житейских волн. Не меня гнетет волна, Мысль свежа, душа вольна; Каждый миг сказать хочу: "Это я!" Но я молчу. 1892 |