|
H. C. Andersen |
|
|
Flipperne Der var en Gang en fiin Cavaleer, hvis hele Bohave var en Støvleknægt og en Redekam, men han havde de deiligste Flipper i Verden og det er om Flipperne vi skulle høre en Historie. - De vare nu saa gamle at de tænkte paa at gifte sig, og saa traf det at de kom i Vadsk med et Strømpebaand. "Nei!" sagde Flipperne, "nu har jeg aldrig seeet nogen saa slank og saa fiin, saa blød og saa nysselig. Maa jeg ikke sprøge om deres Navn?" "Det siger jeg ikke!" sagde Strømpebaandet. "Hvor hører de hjemme?" spurgte Flipperne. Men Strømpebaandet var saa undseelig af sig og syntes at det var noget underligt at svare paa. "De er nok Livbaand!" sagde Flipperne, "saadan indvortes Livbaand! jeg seer nok de er baade til Nytte og Stads, lille Jomfru!" "De maa ikke tale til mig!" sagde Strømpebaandet, "jeg synes jeg har slet ikke givet Anledning!" "Jo, naar man er saa deilig som de!" sagde Flipperne, "det er Anledning nok!" "Lad være at komme mig saa nær!" sagde Strømpebaandet. "De seer saa mandfolkeagtig ud!" "Jeg er ogsaa fiin Cavaleer!" sagde Flipperne, "jeg har Støvleknægt og Redekam!" og det var nu ikke sandt det var jo hans Herre, der havde dem, men han pralede. "Kom mig ikke nær!" sagde Strømpebaandet, "det er jeg ikke vant til!" "Snærpe!"
sagde Flipperne og saa blev de tagne af Vadsken; de fik Stivelse, hang
paa Stolen i Solskin og blev saa lagt paa Strygebrædt; der kom
det varme Jern. "Las!" sagde Strygejernet og gik stolt hen over Flipperne; for det bildte sig ind det var en Dampkjædel, der skulde ud paa Jernbanen og trække Vogne. "Las!" sagde det. Flipperne flossede lidt i Kanterne, og saa kom Papirs-Saxen og skulde klippe Flosset af. "O!" sagde Flipperne! "de er nok første Dandserinde! hvor de kan strække Been! det er det Yndigste jeg har seet! det kan intet Menneske gjøre dem efter!" "Det veed jeg!" sagde Saxen. "De fortjente at være Grevinde!" sagde Flipperne, "Alt hvad jeg har, er en fiin Cavaleer, en Støvleknægt og en Redekam -! bare jeg havde Grevskab!" "Frier han!" sagde Saxen, for den blev vred og saa gav den ham et ordentligt Klip, og saa var han kasseret. "Jeg maa nok frie til Redekammen! Det er mærkeligt hvor de beholder alle deres Tænder lille Frøken!" sagde Flipperne. "Har de aldrig tænkt paa Forlovelse!" "Jo det kan de vel nok vide!" sagde Redekammen, "jeg er jo forlovet med Støvleknægten!" "Forlovet!" sagde Flipperne; nu var der ingen flere at frie til og saa foragtede han det. En lang Tid gik, saa kom Flipperne i Kasse hos Papirmølleren; der var stort Klude-Selskab, de fine for sig, de grove for sig, saaledes som det skal være. De havde alle meget at fortælle, men Flipperne mest, det var en ordenlig Pralhans. "Jeg har havt saa frygtelig mange Kjærester!" sagde Flipperne, "jeg kunde ikke gaae i Ro! jeg var nu ogsaa fiin Cavaleer, med Stivelse! jeg havde baade Støvleknægt og Redekam, som jeg aldrig brugte! - de skulde have seet mig den Gang, seet mig naar jeg laae paa Siden! Aldrig glemmer jeg min første Kjæreste, hun var Livbaand, saa fiin, saa blød og saa nydelig, hun styrtede sig i en Vandballe for min Skyld! - Der var ogsaa en Enkefrue, som blev gloende, men jeg lod hende staae og blive sort! Der var den første Dandserinde, hun gav mig den Flænge jeg nu gaaer med, hun var saa glubsk! min egen Redekam var forliebt i mig, hun tabte alle sine Tænder af Kjærestesorg. Ja jeg har oplevet meget af den Slags! men det gjør mig meest ondt for Strømpebaandet, - jeg mener Livbaandet der gik i Vandballen. Jeg har meget paa min Samvittighed, jeg kan trænge til at blive til hvidt Papir!" Og det blev de, alle Kludene bleve hvidt Papir, men Flipperne bleve netop til dette Stykke hvide Papir vi her see, hvorpaa Historien er trykt, og det var fordi at de pralede saa frygteligt bagefter af hvad der aldrig havde været; og det skal vi tænke paa, at vi ikke bære os ligesaadan ad, for vi kunne saamæn aldrig vide, om vi ikke ogsaa engang komme i Klude-Kassen og blive gjort til hvidt Papir og faae vor hele Historie trykt for paa, selv den allerhemmeligste og maa saa selv løbe om og fortælle den, ligesom Flipperne. |
Воротничок Жил-был щёголь; у него только и было за душой, что сапожная подножка, гребёнка, да ещё чудеснейший щегольской воротничок. Вот о воротничке-то и пойдёт речь. Воротничок уже довольно пожил на свете и, наконец, стал подумывать о женитьбе. Случилось ему рад попасть в стирку вместе с чулочною подвязкой. – Ах! – сказал воротничок.– Что за грация, что за нежность и миловидность. Никогда не видал ничего подобного! Позвольте узнать ваше имя? – Ах, нет-нет! – отвечала подвязка. – А где вы, собственно, изволите пребывать? Но подвязка была очень застенчива, вопрос показался ей нескромным, и она молчала. – Вы, вероятно, подвязка? – продолжал воротничок. – Вроде пояса, потайного пояса, так сказать? Да-да, я вижу, милая барышня, что вы служите и для красы и для пользы. – Пожалуйста, не заводите со мной разговоров! – сказала подвязка.– Я, кажется, не подала вам никакого повода! – Ваша красота – достаточный повод! – сказал воротничок. – Ах, сделайте одолжение, держитесь подальше! – вскричала подвязка.– Вы на вид настоящий мужчина! – Как же, я ведь щёголь! – сказал воротничок.– У меня есть сапожная подножка и гребёнка! И совсем неправда. Эти вещи принадлежали не ему, а его господину; воротничок просто хвастался. – Подальше, подальше! – сказала подвязка.– Я не привыкла к такому обращению! – Недотрога! – сказал воротничок. Тут его взяли из корыта, накрахмалили, высушили на солнце и положили на гладильную доску. Появился горячий утюг. – Сударыня! – сказал воротничок утюжной плитке.– Прелестная вдовушка! Я пылаю! Со мной происходит какое-то превращение! Я сгораю! Вы прожигаете меня насквозь! Ух!.. Вашу руку и сердце! – Ах ты рвань! – сказала утюжная плитка и гордо проехалась по воротничку. Она воображала себя локомотивом, который тащит за собой но рельсам вагоны. – Рвань! – повторила она. Воротничок немножко пообтрепался по краям, и явились ножницы подровнять их. – О! – воскликнул воротничок.– Вы, должно быть, первая танцовщица? Вы так чудесно вытягиваете ножки! Ничего подобного не видывал! Кто из людей может сравниться с вами? Вы бесподобны! – Знаем! – сказали ножницы. – Вы достойны быть графиней! – продолжал воротничок.– Я владею только барином-щёголем, сапожною подножкой и гребёнкой... Ах, будь у меня графство... – Он сватается?! – вскричали ножницы и, осердясь, с размаху так резнули воротничок, что совершенно искалечили его. Пришлось его бросить. – Остаётся присвататься к гребёнке! – сказал воротничок. – Удивительно, как сохранились ваши зубки, барышня!.. А вы никогда не думали о замужестве? – Как же! – сказала гребёнка.– Я уже невеста! Выхожу за сапожную подножку! – Невеста! – воскликнул воротничок. Теперь ему не за кого было свататься, и он стал презирать всякое сватовство. Время шло, и воротничок попал наконец с прочим тряпьём на бумажную фабрику. Тут было настоящее тряпичное царство; тонкие тряпки держались, как и подобает, особо, грубые тоже особо. У каждой нашлось о чём порассказать, у воротничка, конечно, больше всех: он был страшный хвастун. – У меня было пропасть невест! – тараторил он.– Так и бегали да мной. Ещё бы! Подкрахмаленный, я выглядел таким франтом! У меня даже были собственные сапожная подножка и гребёнка, хотя я никогда и не пользовался ими. Посмотрели бы вы на меня, когда я лежал, бывало, на боку! Никогда не забыть мне моей первой невесты – повязки! Она была такая тонкая, нежная, мягкая! Она бросилась из-за меня в лохань! Была тоже одна вдовушка; она дошла просто до белого каления!.. Но я оставил её чернеть с горя, сколько угодно! Ещё была первая танцовщица; это она ранила меня,– видите? Бедовая была! Моя собственная гребёнка тоже любила меня до того, что порастеряла от тоски все свои зубы! Вообще немало у меня было разных приключений!.. По больше всего жаль мне подвязку, то бишь – повязку, которая бросилась из-за меня в лохань. Да, много у меня кое-чего на совести!..Пора, пора мне стать белою бумагою! Желание его сбылось: всё тряпье стало белою бумагой, а воротничок – как рад вот этим самым листом, на котором напечатана его история,– так он был наказан за своё хвастовство. И нам тоже не мешает быть осторожнее: как знать? Может быть, и нам придётся в конце концов попасть в тряпье да стать белою бумагой, на которой напечатают нашу собственную историю, и вот пойдёшь разносить по белу свету всю подноготную о самом себе! |
|
|
|