|
H. C. Andersen |
|
| Svinedrengen Der var engang en fattig Prinds; han havde et Kongerige, der var ganske lille, men det var da altid stort nok til at gifte sig paa, og gifte sig det vilde han. Nu var det jo rigtignok noget kjækt af ham, at han turde sige til Keiserens Datter: "vil Du ha' mig?" men det turde han nok, for hans Navn var vidt og bredt berømt, der vare hundrede Prindsesser, som vilde have sagt Tak til, men see om hun gjorde det. Nu skulle vi høre: Paa Prindsens Faders Grav voxte der et Rosentræ, o saadant et deiligt Rosentræ; det bar kun hvert femte Aar Blomst, og det kun een eneste, men det var en Rose, der duftede saa sødt, at man ved at lugte til den glemte alle sine Sorger og Bekymringer, og saa havde han en Nattergal, der kunde synge, som om alle deilige Melodier sad i dens lille Strube. Den Rose og den Nattergal skulde Prindsessen have; og derfor kom de begge to i store Sølv-Foderaler og bleve saa sendte til hende. Keiseren lod dem bære foran sig ind i den store Sal, hvor Prindsessen gik og legede "komme Fremmede", med sine Hofdamer; og da hun saae de store Foderaler med Presenterne i, klappede hun i Hænderne af Glæde. "Bare det var en lille Missekat!" sagde hun, – men saa kom Rosentræet frem med den deilige Rose. "Nei, hvor er den nydelig gjort!" sagde alle Hofdamerne. "Den er mere end nydelig!" sagde Keiseren, "den er pæn!" Men Prindsessen følte paa den og saa var hun færdig at græde. "Fy Papa!" sagde hun, "den er ikke kunstig, den er virkelig!" "Fy!" sagde alle Hoffolkene, "den er virkelig!" "Lad os nu først see, hvad der er i det andet Foderal, før vi blive vrede!" meente Keiseren, og saa kom Nattergalen frem; den sang da saa deiligt, at man ligestrax ikke kunde sige noget ondt mod den. "Superbe! charmant!" sagde Hofdamerne, for de snakkede allesammen fransk, den ene værre, end den anden. "Hvor den Fugl minder mig om salig Keiserindens Spilledaase," sagde en gammel Cavaleer; "ak ja! det er ganske den samme Tone, det samme Foredrag!" "Ja!" sagde Keiseren, og saa græd han, som et lille Barn. "Jeg skulde dog ikke troe, den er virkelig!" sagde Prindsessen. "Jo, det er en virkelig Fugl!" sagde de, som havde bragt den. "Ja lad saa den Fugl flyve," sagde Prindsessen, og hun vilde paa ingen Maade tillade, at Prindsen kom. Men han lod sig ikke forknytte; han smurte sig i Ansigtet med Bruunt og Sort, trykkede Kasketten ned om Hovedet og bankede paa. "God Dag, Keiser!" sagde han, "kunde jeg ikke komme i Tjeneste her paa Slottet." "Jo nok!" sagde Keiseren, "jeg trænger til een, som kan passe Svinene! for dem har vi mange af!" Og saa blev Prindsen ansat, som keiserlig Svinedreng. Han fik et daarligt lille Kammer nede ved Svinestien og her maatte han blive; men hele Dagen sad han og arbeidede, og da det var Aften, havde han gjort en nydelig lille Gryde, rundt om paa den var der Bjælder og saa snart Gryden kogte, saa ringede de saa deiligt og spillede den gamle Melodie: "Ach, Du lieber Augustin men det Allerkunstigste var dog, at naar man holdt Fingeren ind i Dampen fra Gryden, saa kunde man strax lugte hvad Mad der blev lavet i hver Skorsteen, der var i Byen; see, det var rigtignok noget andet end den Rose. Nu kom Prindsessen spadserende med alle sine Hofdamer, og da hun hørte Melodien blev hun staaende og saae saa fornøiet ud; for hun kunde ogsaa spille "Ach, Du lieber Augustin," det var den eneste hun kunde, men den spillede hun med een Finger. "Det er jo den jeg kan!" sagde hun, "saa maa det være en dannet Svinedreng! hør! gaae ned og spørg ham, hvad det Instrument koster!" Og saa maatte een af Hofdamerne løbe ind, men hun tog Klods-Skoe paa. – "Hvad vil Du have for den Gryde?" sagde Hofdamen. "Jeg vil have ti Kys af Prindsessen!" sagde Svinedrengen. "Gud bevar' os!" sagde Hofdamen. "Ja, det kan ikke være mindre!" svarede Svinedrengen. "Han er jo uartig!" sagde Prindsessen, og saa gik hun, – men da hun havde gaaet et lille Stykke saa klang Bjælderne saa deiligt: "Ach, Du lieber Augustin, "Hør," sagde Prindsessen, "spørg ham, om han vil have ti Kys af mine Hofdamer!" "Nei Tak!" sagde Svinedrengen, "ti Kys af Prindsessen, eller jeg beholder Gryden." "Hvor det er noget kjedeligt noget!" sagde Prindsessen, "men saa maae I staae for mig, at Ingen faaer det at see!" Og Hofdamerne stillede sig op for hende, og saa bredte de deres Kjoler ud, og saa fik Svinedrengen de ti Kys og hun fik Gryden. Naa, der blev en Fornøielse! hele Aftenen og hele Dagen maatte Gryden koge; der var ikke een Skorsteen i hele Byen, uden de vidste hvad der blev kogt der, baade hos Kammerherren og hos Skomageren. Hofdamerne dandsede og klappede i Hænderne. "Vi veed hvem der skal have sød Suppe og Pandekage! vi veed hvem der skal have Grød og Karbonade! hvor det er interessant!" "Ja, men hold reen Mund, for jeg er Keiserens Datter!" "Gud bevar' os!" sagde de Allesammen! Svinedrengen, det vil sige Prindsen, men de vidste jo ikke andet, end at han var en virkelig Svinedreng, lod ikke Dagen gaae hen uden at han bestilte noget, og saa gjorde han en Skralde, naar man svingede den rundt, klang alle de Valse og Hopsaer, man kjendte fra Verdens Skabelse. "Men det er superb!" sagde Prindsessen, i det hun gik forbi, "jeg har aldrig hørt en deiligere Composition! hør! gaae ind og spørg ham, hvad det Instrument koster: men jeg kysser ikke!" "Han vil have hundrede Kys af Prindsessen!" sagde Hofdamen, som havde været inde at spørge. "Jeg troer han er gal!" sagde Prindsessen, og saa gik hun; men da hun havde gaaet et lille Stykke, saa blev hun staaende. "Man maa opmuntre Kunsten!" sagde hun, "Jeg er Keiserens Datter! Siig ham, han skal faae ti Kys ligesom igaar, Resten kan han tage hos mine Hofdamer!" "Ja, men vi ville saa nødig!" sagde Hofdamerne. "Det er Snak!" sagde Prindsessen, "og naar jeg kan kysse ham, saa kan I ogsaa! husk paa, jeg giver Eder Kost og Løn!" og saa maatte Hofdamen ind til ham igjen. "Hundrede Kys af Prindsessen," sagde han, "eller hver beholder sit!" "Staae for!!!" sagde hun, og saa stillede alle Hofdamerne sig for og han kyssede da. "Hvad kan det dog være for et Opløb dernede ved Svinestien!" sagde Keiseren, der var traadt ud paa Altanen; han gned sine Øine og satte Brillerne paa. "Det er jo Hofdamerne, der ere paa Spil! jeg maa nok ned til dem!" – og saa trak han sine Tøfler op bag i, for det var Skoe, som han havde traadt ned. Hille den! hvor han skyndte sig! Saasnart han kom ned i Gaarden, gik han ganske sagte, og Hofdamerne havde saameget at gjøre med at tælle Kyssene, for at det kunde gaae ærligt til, at de slet ikke mærkede Keiseren. Han reiste sig paa Tæerne. "Hvad for noget!" sagde han, da han saae de kyssedes, og saa slog han dem i Hovedet med sin Tøffel, lige i det Svinedrengen fik det sex og fiirsindstyvende Kys. "Heraus!" sagde Keiseren, for han var vred, og baade Prindsessen og Svinedrengen bleve satte uden for hans Keiserrige. Der stod hun nu og græd, Svinedrengen skjændte og Regnen skyllede ned. "Ak, jeg elendige Menneske!" sagde Prindsessen, "havde jeg dog taget den deilige Prinds! ak, hvor jeg er ulykkelig!" Og Svinedrengen gik bag ved et Træ, tørrede det Sorte og Brune af sit Ansigt, kastede de stygge Klæder og traadte nu frem i sin Prindsedragt, saa deilig, at Prindsessen maatte neie ved det. "Jeg er kommet til at foragte Dig, Du!" sagde han. "Du vilde ikke have en ærlig Prinds! Du forstod Dig ikke paa Rosen og Nattergalen, men Svinedrengen kunde du kysse for et Spilleværk! nu kan du have det saa godt!" Og saa gik han ind i sit Kongerige og lukkede Døren i for hende, saa kunde hun rigtignok synge: "Ach, Du lieber Augustin, |
Свинопас Жил-был бедный принц. Королевство у него было маленькое-премаленькое, но жениться всё-таки было можно, а жениться-то принцу хотелось. Разумеется, с его стороны было несколько смело спросить дочь императора: "Хочешь за меня?" Впрочем, он носил славное имя и знал, что сотни принцесс с благодарностью ответили бы на его предложение согласием. Да вот, ждите-же этого от императорской дочки! Послушаем же, как было дело. На могиле у отца принца вырос розовый куст несказанной красоты; цвёл он только раз в пять лет, и распускалась на нём всего одна-единственная роза. Зато она разливала такой сладкий аромат, что, впивая его, можно было забыть все свои горести и заботы. Ещё был у принца соловей, который пел так дивно, словно у него в горлышке были собраны все чудеснейшие мелодии, какие только есть на свете. И роза и соловей предназначены были в дар принцессе; их положили в большие серебряные ларцы и отослали к ней. Император велел принести ларцы прямо в большую залу, где принцесса играла со своими фрейлинами в гости; других занятий у неё не было. Увидав большие ларцы с подарками, принцесса захлопала от радости в ладоши. – Ах, если бы тут была маленькая киска! – сказала она, но появилась прелестная роза. – Ах, как это мило сделано! – сказали все фрейлины. – Больше, чем мило! – сказал император. – Это прямо недурно! Но принцесса потрогала розу и чуть не заплакала. – Фи, папа! – сказала она. – Она не искусственная, а настоящая! – Фи! – сказали и все придворные. – Настоящая! – Погодим сердиться! Посмотрим сначала, что в другом ларце! – возразил император, и вот из ларца появился соловей и запел так чудесно, что нельзя было сейчас же найти какого-нибудь недостатка. – Superbe! Charmant! – сказали фрейлины; все они болтали по-французски, одна хуже другой. – Как эта птичка напоминает мне органчик покойной императрицы! – сказал один старый придворный. – Да, тот же тон, та же манера давать звук! – Да! – сказал император и заплакал, как ребёнок. – Надеюсь, что птица не настоящая! – сказала принцесса. – Настоящая! – ответили ей доставившие подарки послы. – Так пусть сна летит! – сказала принцесса и так и не позволила принцу явиться к ней самому. Но принц не унывал, вымазал себе всё лицо чёрной и бурой краской, нахлобучил шапку и постучался. – Здравствуйте, император! – сказал он. – Не найдётся ли у вас для меня во дворце какого-нибудь местечка? – Много вас тут ходит! – ответил император. – Впрочем, постой, мне нужен свинопас! У нас пропасть свиней! И вот принца утвердили придворным свинопасом и отвели ему жалкую, крошечную каморку рядом со свиными закутками. Весь день просидел он за работой и к вечеру смастерил чудесный горшочек. Горшочек был весь увешан бубенчиками, и когда в нём что-нибудь варили, бубенчики названивали старую песенку: Ах, мой милый Августин, Занимательнее же всего было то, что, держа над подымавшимся из горшочка паром руку, можно было узнать, какое у кого в городе готовилось кушанье. Да уж, горшочек был не чета какой-нибудь розе! Вот принцесса отправилась со своими фрейлинами на прогулку и вдруг услыхала мелодичный звон бубенчиков. Она сразу же остановилась и вся просияла: она тоже умела наигрывать на фортепиано "Ах, мой милый Августин". Только одну эту мелодию она и наигрывала, зато одним пальцем. – Ах, ведь и я это играю! – сказала она. – Так свинопас-то у нас образованный! Слушайте, пусть кто-нибудь из вас пойдёт и спросит у него, что стоит этот инструмент. – Что возьмёшь за горшочек? – спросила она. – Десять принцессиных поцелуев! – отвечал свинопас. – Боже избави! – сказала фрейлина. – А дешевле нельзя! – отвечал свинопас. – Ну, что он сказал? – спросила принцесса. – Право, и передать нельзя! – отвечала фрейлина. – Это ужасно! – Так шепни мне на ухо! И фрейлина шепнула принцессе. – Вот невежа! – сказала принцесса и пошла было, но... бубенчики зазвенели так мило: Ах, мои милый Августин, – Послушай! – сказала принцесса фрейлине. – Пойди спроси, не возьмёт ли он десять поцелуев моих фрейлин? – Нет, спасибо! – ответил свинопас. – Десять поцелуев принцессы, или горшочек останется у меня. – Как это скучно! – сказала принцесса. – Ну, придётся вам стать вокруг, чтобы никто не увидал нас! Фрейлины обступили её и растопырили свои юбки; свинопас получил десять принцессиных поцелуев, а принцесса – горшочек. Вот была радость! Целый вечер и весь следующий день горшочек не сходил с очага, и в городе не осталось ни одной кухни, от камергерской до сапожниковой, о которой бы они не знали, что в ней стряпалось Фрейлины прыгали и хлопали в ладоши. – Мы знаем, у кого сегодня сладкий суп и блинчики! Мы знаем, у кого каша и свиные котлеты! Как интересно! – Да, но держите язык за зубами, я ведь императорская дочка! – Помилуйте! – сказали все. А свинопас (то есть принц, но для них-то он был ведь свинопасом) даром времени не терял и смастерил трещотку; когда ею начинали вертеть по воздуху, раздавались звуки всех вальсов и полек, какие только есть на белом свете. – Но это superbe! – сказала принцесса, проходя мимо. – Вот так попурри! Лучше этого я ничего не слыхала! Послушайте, спросите, что он хочет за этот инструмент. Но целоваться я больше не стану! – Он требует сто принцессиных поцелуев! – доложила фрейлина, побывав у свинопаса. – Да что он, в уме? – сказала принцесса и пошла своей дорогой, но сделала два шага и остановилась. – Надо поощрять искусство! – сказала она. – Я ведь императорская дочь! Скажите ему, что я дам ему по-вчерашнему десять поцелуев, а остальные пусть дополучит с моих фрейлин! – Ну, нам это вовсе не по вкусу! – сказали фрейлины. – Пустяки! – сказала принцесса. – Уж если я могу целовать его, то вы и подавно! Не забывайте, что я кормлю вас и плачу вам жалованье! И фрейлине пришлось ещё раз отправиться к свинопасу. – Сто принцессиных поцелуев! – повторил он. – А нет – каждый останется при своём. – Становитесь вокруг! – скомандовала принцесса, и фрейлины обступили её, а свинопас стал её целовать. – Что что за сборище у свиных закуток? – спросил, выйдя на балкон, император, протёр глаза и надел очки. – Э, да это фрейлины опять что-то затеяли! Надо пойти посмотреть. И он расправил задники своих домашних туфель. Туфлями служили ему стоптанные башмаки. Эх ты, ну, как он быстро зашлёпал в них! Придя на задний двор, он потихоньку подкрался к фрейлинам, а те все были ужасно заняты счётом поцелуев, – надо же было следить за тем, чтобы расплата была честной и свинопас не получил ни больше, ни меньше, чем ему следовало. Никто поэтому не заметил императора, а он привстал на цыпочки. – Это ещё что за штуки! – сказал он, увидав целующихся, и швырнул в них туфлей как раз в ту минуту, когда свинопас получал, от принцессы восемьдесят шестой поцелуй. – Вон! – закричал рассерженный император и выгнал из своего государства и принцессу и свинопаса. Принцесса стояла и плакала, свинопас бранился, а дождик так и лил на них. – Ах, я несчастная! – плакала принцесса. – Что бы мне выйти за прекрасного принца! Ах, какая я несчастная! А свинопас зашёл за дерево, стёр с лица чёрную и бурую краску, сбросил грязную одежду и явился перед ней во всём своём королевском величии и красе, так что принцесса невольно преклонилась перед ним. – Теперь я только презираю тебя! – сказал он. – Ты не захотела выйти за честного принца! Ты не поняла толку в соловье и розе, а свинопаса целовала за игрушки! Поделом же тебе! И он ушёл к себе в королевство, крепко захлопнув за собой дверь. А ей оставалось стоять да петь: Ах, мой милый Августин,Всё прошло, прошло, прошло! |
|
|
|